Железный человек

беседовал Владислав ШУРЫГИН

Разговор с Александром Бречаловым — секретарем Общественной палаты, сопредседателем центрального штаба Общероссийского народного фронта, спортсменом-триатлетом

Армия: школа на всю жизнь

Военный: Александр Владимирович, вы начали свой жизненный путь с военного училища. Нетривиальное решение для начала 1990-х, когда офицеры бежали «от погон» куда глаза глядят. Что заставило пойти в училище?

Александр Бречалов: Такова была позиция моих отца, матери и деда — святых для меня людей: сначала армия, и лишь затем выбирать профессию. Для меня это был серьезный вызов. Самолюбие не позволило провалить экзамены — так и поступил.

— Не жалеете, что пришлось действовать «из-под палки»?

— Нет, не жалею. По прошествии лет я понимаю, что это был правильный выбор. Военный — это все же профессия, а для юноши 16–17 лет это еще и вправка мозгов. Я же, когда поступал, был вольнодумцем. Конец 1980-х, я читал запоем тогдашнюю литературу, толстые журналы. Только-только напечатанный Мандельштам казался мне прорывом. Я пришел в училище, «наевшись» всего этого. Поступал в коротких шортах, с косичкой. А когда стал курсантом после присяги… У меня было восемь рапортов об увольнении!

— Значит, вы были строптивцем?

— Из-за дисциплины я практически не бывал в увольнении, спорил по всякому поводу с офицерами. На вечерней прогулке петь песню или не петь? Выполнять ли команды, которые мне казались глупыми? В общем, я не вылезал из нарядов. А когда мне все-таки везло с увольнительными, я чувствовал счастье от маленьких бытовых радостей, на которые в обычной жизни не обращаешь внимания. Например, туфли надеть гражданские…

— Выходит, не было осознания, что быть военным — это ваше призвание?

— Нет. Я понимал, что жалованье офицера — это даже не прожиточный минимум, мягко говоря. Но на полпути бросать дело я не желал. Закончил училище и после распределения еще два года отслужил в Чкаловском гарнизоне, в 8-й авиационной дивизии особого назначения. Операция «Душанбе-95», «Камчатка-96» — это все мы… В 1996 году я покинул ряды ВС РФ в звании «старший лейтенант».

— Впоследствии армия как-то вспоминалась?

— Постоянно. Еще с выпуска накрыло ностальгией, которая только усиливается. Ты понимаешь, что те четыре года — это была огромная, серьезная школа. Несмотря на тяжелый формат — подъем, отбой, пост у знамени после караула — это были настоящие отношения. Мы до сих пор дружим, многие мои друзья полковники: кто-то в ФСБ, кто-то в сухопутных войсках. Армия привила организованность, самодисциплину — то, чего многим моим сверстникам не хватает.

— В последние годы армия сильно изменилась…

— Как-то раз, в 1990-е, мы с друзьями сидели за столом, и один из них с обидой в голосе сказал мне: «Мы мухтарим». «Мухтарить» — это когда ты не работаешь на офицерской должности, а сидишь каким-нибудь вахтером, склад охраняешь, потому что там платят деньги. Я сравниваю ту армию с ее нынешним состоянием и разделяю мнение своих товарищей, которые служат сейчас и горой стоят за Путина. Президент смог вернуть уважение к человеку в погонах — и не через какие-то агитки, а системно изменив подход к армии, ее экономику и социальную составляющую.

Бизнес: работать, а не вопить, что все пропало

— Когда уходишь из армии, обычно появляется пустота. Новый тип отношений, иные взгляды, ценности. Тяжело ли было переходить на гражданку?

— Только не для меня. По-честному, когда уволился — почувствовал облегчение. Ведь в войсках тогда был жуткий бардак. 

— Стало быть, уходить было легко…

— С уходом на гражданку я быстро включился в предпринимательство. На рынке торговал, челночным бизнесом занимался. Это тоже была прекрасная школа. Говорят, будто «челноки» — жулики. Обывательская точка зрения. Кто такие «челноки»? В большинстве своем это люди с сумасшедшей работоспособностью. Чтобы остаться на рынке и конкурировать, надо раньше вставать, позже уходить, в выходной на «вечерние» выходить. Я приходил на рынок не к восьми, а к семи утра, потому что у меня были клиенты, которые до работы заскакивали и покупали. Но несмотря на то, что бизнес приносил хороший доход, понятно было, что это не мечта всей жизни…

— Какой же была мечта?

— Мечта была жить и трудиться в Москве. Может, звучит наивно, но для парня из провинции Москва была очень важна. Я люблю столицу, и любовь к ней пришла еще в детстве — со спортом, с ЦСКА. Сходить на хоккей, когда играли Фетисов с Касатоновым, или на баскетбол, когда сборная СССР играла с Грецией… Арены были моими местами силы. В Краснодаре, когда мне было шесть лет, мой дедушка — он был неграмотный — посадил меня перед телевизором и велел отметить в программке, когда играл ЦСКА. Это был конец 1970-х, тогда была замечательная команда. Уходила Петровская тройка, но уже блистала тройка Ларионова. Я хорошо помню Кубок Канады, смерть Харламова — для меня это эмоции на всю жизнь.

— Но за ЦСКА можно было болеть и в Краснодаре, как дедушка…

— Да, конечно. Но Москва — это масштаб, движение, динамика, люди куда-то бегут — вот этого в Краснодаре не было. И это притягивало: я чувствовал, что могу здесь реализоваться. Еще школьником я умолял маму отпустить меня жить в Москву к тетке, письмо ей даже написал, смешное очень — что я буду стараться, учиться, играть в хоккей, вырасту в суперзвезду. И вот Москва, моя первая мечта, осуществилась.

— Рынок — это всегда масса работы, когда ты незаменим. Но вам пришлось однажды сказать себе: «Все!», приехать в Москву и начать сначала.

— И начать с нуля.

— Где была эта «точка нуля»?

— Ноль — это потолок предыдущего уровня. В Краснодаре я достиг потолка. Выручка доходила до 2000 долларов в день, это были очень хорошие цифры, я не бедствовал. Хотя и разные периоды в жизни случались — и банкротствовал, и таксовать приходилось, когда 50 рублей в кармане оставалось.

— 50 рублей — что за история такая?

— Когда ты заработал какое-то количество денег, достаточное для инвестиций, есть соблазн вложить их в авантюру, которая дала бы доход не 20–30 %, а 300 %. Смешно, конечно, но так и было. Естественно, авантюра превращалась в мыльный пузырь и лопалась, а ты оставался без денег, да еще с долгами. Я это хорошо помню: еду домой, у меня 50 рублей в кармане. Жена как раз беременная была, ей сладкого хотелось. Медовик, какой-то торт ужасный, 45 рублей стоил — и все, денег нет. Тогда мне пришлось очень резко перезагрузиться, сесть за руль и начать таксовать, чтобы просто достать деньги. Но это тоже хорошая школа — обрести способность находить решение из любой ситуации.

— Вы оказались в Москве в разгар 1990-х. Сложное время для бизнеса, а в 1998-м грянул дефолт. Как вы его пережили?

— Замечательно. В кризис главное — не вопить, что все пропало. В кризис всегда есть возможности. Потому что огромное количество активов, которые заложены предпринимателями в банке, продаются с дисконтом. В заднице находятся все — и заемщик, и кредитор. Заемщику нужно закрыть долг, отдав актив, чтобы не быть должным. Кредитору проблемные активы не нужны, потому что это дыра. Поэтому сбрасывались автомобили, квартиры — очень большими порциями. Было тяжело, приходилось много работать, но без дела не сидел.

— Чем вы тогда занимались?

— Я работал на ТВ-6, а параллельно занимался торговлей. То, что пропадало с полок, мы оперативно замещали другим товаром из разных стран. Китай тогда только-только начинал запускать свою промышленную машину, были какие-то находки в России. Например, я нашел на фабрике в Иванове супермодернизированную ткань — мы поставляли ее во все магазины, где импортная ткань исчезла из-за дефолта. Мы брались за все, и в 90 % случаев с успехом. Да, где-то пришлось физически трудиться, но это никогда не было проблемой. В школе во время летних каникул мой отец-каменщик брал меня с собой строить дома. А когда курсантами были, мы, чтобы заработать, шли в деревню, помогали разгружать, пилить, править заборы. Это нормальная история.

— Видимо, в тот период жизни вы перепробовали много профессий?

— Я еще и второе образование получил — в юридической академии имени Кутафина. Офис-менеджер, юрист-помощник — чем только не занимался: с нуля же никуда не возьмут. Потом возник «Альфа-банк» — это была очень классная школа, жизненный мастер-класс. А затем друзья позвали в «Юниаструм», и с тех пор я уже никогда не был наемным работником. «Юниаструм банк» — мой первый завершенный challenge с классным результатом: мне есть, чем гордиться.

— Банк — это тоже была мечта или, скорее, спокойное выстраивание бизнеса?

— Нет, ни в коем случае не спокойное. Я пришел в команду, когда у банка был один филиал и один дополнительный офис, а вся его стоимость не превышала пяти миллионов долларов. А когда уходил, у банка было почти 300 офисов в 47 городах, а стоимость — за полмиллиарда долларов. Мечта… На самом деле, банк — это жизнь, состоящая из сотен эпизодов стресса, когда ты не знаешь, что будет в связи с нововведениями ЦБ РФ, и у тебя «маски-шоу» ко Дню милиции и Новому году…

— Жестко. Но, наверное, не жестче, чем в спорте, в котором вы достигли впечатляющих результатов. Я о триатлоне, причем с приставкой «ультра-». Вы же увлекаетесь дисциплиной Ironman — 4 километра плыть, затем 180 километров ехать на велосипеде и затем 42 километра бежать. Как вы пришли в Ironman?

— Лет пять назад на встрече с товарищем, издателем Михаилом Ивановым, я спросил его, как он так похудел. Он ответил: готовлюсь к Ironman. Я уже тогда читал про триатлон — искал для себя какое-то новое применение, кроме футбола. Ну и все: если он смог, то и я должен. Через пару недель я уже поехал на свой первый триатлонный сбор — это было безумие, я там умирал на велосипеде. В первый раз сел на шоссейный велосипед. И через полтора года сделал Ironman.

— Через полтора года?

— Были сложности в самом начале. Я-то думал, что хорошо физически развит — играл пару раз в неделю в футбол, один раз в баскетбол, ходил в фитнес-зал. Но во время первой моей поездки на велосипеде на 30 километров было очень сложно. Постоянно задавал себе вопрос: «Что я здесь делаю?»

— В вашей дисциплине есть определенный временной норматив?

— Да, 17 часов. В первый раз я сдал его, со всеми приключениями, за 12 часов 55 минут. Во второй раз — за 10 часов 41 минуту, и это уже был очень хороший любительский результат. В следующем году надеюсь его еще улучшить.

— Вопросов «Что я здесь делаю?» вы себе больше не задавали?

— Нет, я абсолютно счастливый вышел на старт и счастливый финишировал, несмотря на то, что у меня были проблемы с велосипедом. Я был готов психологически и физически. Но это очень серьезное испытание.

— А что тяжелее: плыть, бежать или ехать?

— Во время гонки уже ничего. Все доставляет огромное удовольствие. Потому что, когда ты готовишься больше года, ложишься и просыпаешься с этой мыслью, ждешь этого события — уже абсолютно все в кайф. Ironman — это не сама дистанция, это то, что ей предшествует: месяцы, годы тренировок.

— Это надо повторять из раза в раз? Или достаточно того, что однажды ты смог, ты достиг?

— Нет, это уже не отпускает. У меня были две гонки Ironman, восемь раз я преодолевал дистанцию в два раза короче. Я прошел четыре марафона, один из них — Байкальский ледовый марафон, который стоит на уровне Ironman. Я переплыл Волгу, пробежал несколько полумарафонов в нашей стране. Все это держит в тонусе: ты не можешь пропустить тренировку, что-то сделать поменьше с мыслью, что завтра наверстаешь. На дистанции организм дольше десяти часов работает с пульсом 140 ударов в минуту, поэтому надо готовиться.

Политика: держать удар

— После бизнеса вы оказались в политике. Что это был за поворот судьбы?

— Все произошло случайно. Занимаясь бизнесом, я пришел в «Опору России» — это объединение малых и средних предпринимателей. Тогда ее президентом был Сергей Борисов. Я стал вице-президентом. А три года назад я познакомился с Вячеславом Володиным (на тот момент первый заместитель руководителя Администрации Президента РФ) — он-то и предложил мне войти в Общероссийский народный фронт. Мы с ним много о чем говорили тогда.

— Бизнес решили оставить или он идет сам по себе?

— Полностью оставить. Я сейчас не вхожу ни в какие компании. Слава богу, я что-то заработал и могу управлять личными финансами. Сейчас, однако, есть идея вернуться к предпринимательству…

— То есть отойти от политики?

— Пока я в Общероссийском народном фронте, об уходе речи не идет. Мало того, я до мая Общественной палатой России руковожу, так что не собираюсь никуда уходить. Но в будущем не исключаю возвращения к предпринимательству. Все-таки для меня быть предпринимателем — лучше и придумать нельзя. Создать бизнес, который будет давать рабочие места и платить налоги — это же прекрасно.

— А если «конфигурация» потребует вашего присутствия?

— Как-то раз Володин сказал мне: «Мой жизненный принцип — держать удар и идти до конца». Его слова я и к себе могу применить. Мне никогда в жизни ничего не давалось легко. Все приходилось добывать с боями. Но мне очень важно заниматься тем, что является вызовом, настоящим проектом. Общественная палата — это такой вызов. Хоть я и не понимал сперва, что это такое.

— А что это? Я до сих пор не понимаю.

— Это все мы, сообщество активных и неравнодушных граждан. Это площадка для открытых коммуникаций, для реализаций инициатив, для споров, общения. Это социальный лифт для активиста из далекой провинции, который организует какой-то проект — мы его находим, выводим на федеральную площадку, помогаем информационно. И таких у нас тысячи. Мы никого не маркируем: либерал ты или коммунист — площадка открыта для всех.

— А вы, кстати, кто: либерал или патриот?

— Я патриот. Опять же, это было связано с ЦСКА. Однажды я поехал в Мадрид на баскетбольный «Финал четырех», и мы всей семьей вышли в город в майках ЦСКА. А навстречу шли болельщики израильского «Маккаби». Это такие очень рьяные реактивные товарищи, наравне с греками. И когда они проходили мимо, я считал их взгляд — это был взгляд, полный уважения, потому что я представлял великий клуб великой страны. Тогда я понял, что хочу жить в России, здесь трудиться. Потому что мне важно чем-то гордиться. И когда народ парится: петь гимн или не петь — у меня нет такого вопроса. На многих спортивных мероприятиях я пел его в полный голос. А либеральные у тебя взгляды или консервативные — это все очень условно.

Жизнь: команда — это самое главное

— Что за люди вас окружают? Что такое для вас дружба?

— Для меня важна команда. В моей команде исключены интриги, такого просто не может быть. Потому что я собираю лучших людей в своей профессии и ставлю четкие цели, при достижении которых у них есть перспективы роста. А интриги — это то, что разрушает. Дружба — это очень важно. В этом смысле я консерватор. Не могу сказать, что после училища у меня стало больше друзей. Хороших знакомых, приятелей — да. Но дружба — это очень глубоко, это штучный предмет. Горжусь тем, что последние годы дружу со Станиславом Говорухиным — хотя я больше считаю его учителем. Он задает планку, к которой хочется тянуться. Мне это очень нужно. Ты видишь перед собой человека со знаниями, который готов эти знания передать. Его философия жизни совершенно уникальная, она близка мне. Но это единичный случай. А кроме него, наверное, с военного училища друзей не прибавилось.

— Семья, жена?

— С женой мы с 5-го класса. Редкий случай, но с учетом моего непростого характера меня просто никто другой не вытерпел бы. На свадьбе ведущий, не вникнув в вопрос, сколько мы были знакомы, говорит: давайте расскажем молодым, сколько нужно до свадьбы дружить. Кто-то кричит: пять лет, шесть, семь… А у нас к тому моменту было уже девять с половиной лет… Пауза, молчание потрясенного ведущего…

— А дети? Они уже выбрали себе путь сердца?

— У меня двойня: мальчик и девочка. Дочка точно идет в медицину. А сын — «художник»: утром он видит себя педагогом, вечером — геологом, а через неделю — юристом. Поэтому, я думаю, он пойдет в военный вуз.

Навигация по журналу «№01-2017»

<< Празднуем Новый год