Внебрачный сын полка

Знаменитый киноактер рассказал о пользе воинской службы для страны, новой современной армии и… большом барабане.

Глава I. Бей сильнее в барабан!

В нашем роду военных традиций не было, поэтому сам я в армию не рвался. Да, в царское время были кадровые офицеры и священники, которые служили в военном флоте. Если бы не революция, то конечно, было бы больше военных, ведь куда еще пойти служить приличному человеку — только в армию.

В общем, призвали меня в далеком 1975 году. Я тогда работал в театре и руководство все время выбивало мне отсрочки от армии, потому что в то время ставились мощные спектакли с Алисой Фрейндлих, Ливановым, Петренко и другими, в которых я был плотно задействован. Наш художественный руководитель Игорь Владимиров договорился с Николаем Кунаевым, руководителем армейского коллектива, что я буду служить там (буквально в двух шагах от своего театра) и меня будут отпускать на спектакли. В общем, пришел я к 7 утра на призывной пункт, откуда меня должны были забрать на машине и отвезти в часть, стою, жду… Прождал пару часов — никто так и не приехал. «Ну и где твои?» — спросил меня военком. «Не знаю…» Военком махнул рукой и отправил меня в нормальную строевую часть, в артиллерийский полк ближе к северо-западным границам нашего государства.

Как мне объяснили потом знакомые, поэт Сергей Михалков пришел к маршалу Устинову просить об освобождении сына Никиты от почетной обязанности службы в армии, и тут началось… В результате Никита Михалков, ваш покорный слуга и многие другие актеры были мгновенно призваны в ряды безо всяких поблажек. Потом, конечно, приехал Владимиров и договорился с командиром части, чтобы меня три-четыре раза в месяц по согласованному расписанию отпускали на спектакли. Разумеется, офицеры получили билеты на все спектакли нашего театра…

Я оказался в музыкальном взводе, в котором служили и балетные, и ребята из консерватории. На вопрос майора Березки о гражданской специальности я ответил: «Пианист». Он расхохотался: «Рояль за собой таскать сможешь?» На смех подошел майор Пшишляк: «Возьму-ка я его к себе на большой барабан», — сказал он. Но солдат, который на нем играл и только что демобилизовался, жутко ненавидел барабан и порезал кожу штыком в лоскуты. «Где взять кожу, товарищ майор?» — спросил я. «Где хочешь, там и найди. Хоть с себя сдери!» Ну я и отправился в увольнение. Нашел друзей из консерватории, которые мне отдали старую кожу от оркестрового барабана. И ее вполне хватило для того, чтобы я свой год отслужил…

Часть у нас была большая — куча казарм, а наш музыкальный взвод жил на отшибе, в отдельном домике, в котором стояло 16 двухъярусных коек. У моего бочки-барабана было преимущество перед другими инструментами: надев его на себя, я укрывался от дождя, когда музыканты стояли на плацу. Все возвращались в казарму мокрые насквозь и в грязи по уши, а я — чистенький и сухой.

Глава II. Служу Отечеству

Год служить мне было не так уж сложно, но армия хороша, когда ты приносишь пользу, когда твой труд ценен… Думаешь, что не зря служил. А так — какая разница, кто листья с плаца убирает: я, Петухов или Сидоров? А я в это время мог бы играть в спектакле и приносить пользу городу. В части что? Разгрузка-погрузка платформ со всякими привозимыми в часть досками, кирпичами, мешками с цементом. Подметание плаца, копание траншей и ям. Строевая подготовка у солдат — я играю на барабане. Играю марш на построении полка и на отбой. Все праздники и похороны тоже были наши: пять-шесть духовиков, большой барабан, малый барабан, грузимся в автобус, отрабатываем — и обратно в часть. В части была рота почетного караула, которая в праздники возлагала венки к могиле неизвестного солдата, участвовала во встречах и проводах важных гостей, а мы музыкально их сопровождали. Пик моей армейской музыкальной карьеры — участие в параде на Дворцовой площади в составе сводного армейского оркестра. Мне, к сожалению, не пришлось сыграть в тот раз. Нужно было только выйти из-за колонны строевым маршем, поднести тумбочку полковнику-дирижеру и подставить локоть, чтобы он на нее взобрался. На этом мои обязанности заканчивались… (Смеется.)

О чем до сих пор жалею — что автомат мне в руки так ни разу и не дали, даже на присягу. Все сослуживцы уже ее приняли — я один оставался, так как меня позже призвали. Командир сказал: «Вот этому не давайте автомат», так и сделали. Мой автомат стоял запертым в оружейном шкафчике. И действительно, зачем мне оружие, когда большой барабан есть? Можно и им драться… Правда, драться особо не приходилось. На первых порах были трения в самом взводе, какие-то замашки «стариковские». Были в части такие отморозки, которые с утра до ночи ходили с гантелями и к концу службы смахивали на Шварценеггера. Но это быстро прошло — мне было 25 лет, я был старше всех остальных и физически намного сильнее. Это стыдно, когда невоспитанные люди служат в нашей армии. Я все-таки читал «Героя нашего времени» и понимал, что должны быть какие-то мужские принципы. Как-то у нас драка произошла, и разбили губу одному парню, а он на трубе играл. Я заступился за него и сказал, что жестоко буду наказывать, если кто-нибудь из «стариков» будет обижать молодых. А так как нас было 15 человек дружных, то это можно было сделать. Старался объяснить «старикам»: «ты же взрослый мужик, ты должен помочь молодому, объяснить, как пришить воротничок, как портянки заправить, как сделать так, чтобы встать вовремя, почему ты у него хлеб-то отбираешь и масло? Мне плевать — мое бери, но не трогай молодых никогда». Иначе это не армия и никакого товарищества в этом нет и не будет. Я не претендовал ни на роль лидера, ни на чужое масло или сахар. Мало того, из увольнительных всегда привозил в часть гостинцы из дома. В общем, весело служил — не тужил, не хуже, чем Максим Перепелица из кинофильма.

Глава III. Внебрачный сын

Я любил пошутить и повеселить людей, поэтому офицеры, особенно командир полка и замполит, шли мне навстречу и часто выпускали за территорию части в магазин, где можно было купить пряники, конфеты, сигареты. Там работала молодая симпатичная женщина — жена начальника штаба нашей части. И когда меня однажды стали выгонять из магазина (рядовым там покупать было нельзя), я сказал ей: «Хочу открыть вам страшную тайну: я внебрачный сын вашего мужа». Шутка понравилась, и с тех пор меня стали там привечать. А я девушек-продавщиц веселил разными байками и анекдотами. Через неделю меня вызвали в штаб: «Ну боец, расскажи, откуда ты такой взялся?» Я объяснил, что пошутил… Начштаба меня пожурил, но с тех пор начал относиться как-то по-отечески — и увольнения давал, когда нужно, и перед командиром части заступался пару раз…

Дело в том, что в части была тоска безумная. Кончались строевые занятия, ужин и начинались эти долгие мучительные зимние часы в казарме с тусклой лампочкой. Кто-то полы драит, кто-то в каптерке сидит за бутылкой бормотухи. Дико обидно было впустую тратить время — лучше бы я в театре репетировал. Так что я искал миллион способов, чтобы сбежать в увольнительную. Начиная с того, что я внебрачный сын полковника, и заканчивая тем, что нужно было съездить в Ленинград, чтобы подготовиться к Новому году — привезти парики, костюм Деда Мороза, найти пьесу и ноты для праздничного концерта. «Боярский, сколько тебе времени на это нужно?» «Товарищ командир, двое суток как минимум — пока доехал, пока вернулся…» Отпускали без разговоров… Часто пользовался тем, что солдат. Машина едет — голосую. «А куда тебе надо?» — «Мне б до Питера, а там уж сам как-нибудь…» — «Ну давай». С солдат деньги никогда не брали.

Кстати, одно из ярких воспоминаний со службы, дурацкое, правда. Приехал в Петербург, и в тот раз очень сильно пили всю ночь в театре. В компании оказались какие-то иностранцы, поэтому пили виски и пиво в банках (!) — в жизни не видел такое чудо. Заснул прямо в шинели, а в 5 утра надо выезжать на Финляндский вокзал, чтобы в часть успеть к подъему. Со стоном: «Сейчас умру, Господи, что за жизнь такая», — прилег на скамейку в электричке. Думаю, все нормальные люди по утрам пиво пьют, а я… И чувствую, что мне как-то неудобно лежать, что-то твердое в кармане. Смотрю — банка пива! Я так это запомнил, как будто Господь Бог мне ее послал. Такого пива никогда не пил, а тут в тамбуре дернул за кольцо — пшшшшш… — и вот оно счастье. Выпил — воскрес! На всю жизнь запомнил такое счастливое похмелье…

Я перед дембелем уже ходил с длинными волосами. Забинтовывал голову, знал, что никто не выдаст. У меня были такие длинные волосы, что из других частей приходили смотреть: как это так — рядовой Боярский, а у него волосы, как у битлов. «Рядовой, почему голова забинтована?» — «Товарищ командир, да вот не проснулся — мне сапогом по голове попало, и вообще у меня мигрень страшная!» Натянул на голову зимнюю шапку, и бинты не видно.

Когда демобилизовался, пошел в штаб отрапортовать: «Здравствуйте, разрешите доложить — рядовой Боярский службу закончил!» — «Да? Ну тогда пошел на …» И никаких тебе торжественных проводов. Ну и ладно, думаю. Пошел к мужикам в каптерку, к танкистам, у которых самая грязная одежда. Отдал все, что у меня было — напялил на себя черные грязные штаны, гимнастерку промасленную как с фронта, пилотку и почти разорванные сапоги. Машинным маслом и соляркой на версту шибало. В таком виде и заявился в театр — «прошу любить и жаловать!» Народ до смерти перепугался… (Смеется.)

Глава IV. Новая армия

Когда я служил, техника в армии толком не работала. Танки еле-еле ползали с дымом и копотью, оружие чистить никто особо не умел. За три дня все знали, что в части будет объявлена общая тревога, поэтому в нужный момент все спали одетыми и в кирзачах. Ну а что было бы, если бы объявили настоящую тревогу? Прошло не так много времени, а как все изменилось. Я в восторге от нашей армии! Коренной перелом произошел с назначением министром обороны Шойгу… Или даже, наверное, раньше — с приходом к власти Владимира Владимировича. До этого момента армия была страшно унижена — денег не было, офицеров чморили и называли «сапогами». А сейчас удивительно наблюдать, как возродились традиции офицерства, у людей появилось ощущение того, что они настоящая «белая кость». Прямая спина, осанка, достоинство во взгляде — рука сама тянется честь отдать… А техника! Когда я приезжаю с выступлениями в части, то мне даже неудобно становится — настолько все военнослужащие образованные — работают на таких навороченных компьютерах и почти космической технике. Чистота везде идеальная, питание как в пятизвездочной гостинице, шведский стол. Меня пригласили пообедать: первое, несколько вторых, чай, кофе — все, что угодно. Причем прикладываешь палец к экрану — и сразу видно, кто ел, что и во сколько — все компьютеризировано. А раньше как было: оставишь в тумбочке зубную щетку или мыло — украдут. Горячей воды не было, только холодная (разденешься до пояса и сполоснешься, стуча зубами), и баня раз в неделю. Да, портянки я лучше нынешних ребят намотаю, но портянок-то больше нет. Все поменялось в лучшую сторону. Раньше боялись детей в армию отправлять и делали все возможное, чтобы только отмазать от призыва. А теперь если мне скажут, что сын будет служить в такой части, то с радостью отправлю… Я уж не говорю о кадетских училищах. Пацаны там со второго-третьего класса учатся, языки знают, рукастые все как на подбор — настоящая мужская закваска идет. Получают правильную мужскую профессию. Потому что наставники — совершенно фанатичные мужики, крепкие, идеологически уравновешенные, без всяких там «офицерских» прибамбасов — бильярды, пьянка, карты и так далее… Это очень приятно. Я просто потрясен, насколько все изменилось. Я уверен в наших войсках, как никакой американец.

Как бы то ни было, от армии у меня осталось очень теплое ощущение. Когда проезжаю мимо своей части, сразу ощущаю что-то знакомое, родное, всегда честь отдаю. Не понимал тогда, какой же я счастливый — мне всего 25 лет, здоровый как бык, холостой и все-все еще впереди. Думал: «Ну вот, пропал, сижу здесь, люди там в библиотеках, на сцене играют, в кино снимаются, а я сижу здесь как…» Зато когда демобилизовался, то буквально через неделю стал сниматься в «Старшем сыне». С тех пор началась моя успешная кинокарьера. Вот так получилось, свезло!

Александр Пигарев

Шеф-редактор журнала «Военный»